В блоге MWS мы много пишем про искусственный интеллект: обсуждаем нейросети, машинное обучение, все самое передовое. Но сегодня поговорим о том, что было задолго до всех этих технологий, — о нас с вами: о человеке, людях. Почему? Как ни крути, ИИ придумывает не ИИ. Его создаем мы — со всеми нашими особенностями, страхами, биологическими ограничениями и привычками, которые формировались еще в каменном веке. И прежде чем разбираться, куда мы движемся, неплохо бы напомнить себе, кто мы вообще такие.

Поможет нам в этом Станислав Дробышевский — сооснователь портала «Антропогенез.ру» и президент Общественного движения популяризации науки «Проекты Дробышевского». Этот материал подготовлен по мотивам его выступления на True Tech Day. Разберем, как технологии помогают узнавать детали о наших предках. Поговорим о датировании, палеоклиматологии, микроскопии, томографии, топологии и не только.

Антропология — наука о человеке, а значит, о нас с вами. У нее есть свой технологический антураж — классика, которую не пропьешь: биометрию и, в применении к человеку, антропометрию. Первая занимается объективизацией свойств всего живого, вторая — конкретно человека. Желательно, конечно, в добром здравии, но так получается не всегда.

Объективизировать можно по-разному. Лучше — в цифрах, но иногда проще описать словами. Например, соматометрия измеряет живого человека, а соматоскопия описывает его. Возьмем пример с формой спины: можно сказать, что человек сутулый или что у него прямая спина. А можно измерить каким-нибудь прибором и формулой.

Замерять можно тело, голову, скелет, череп. Уже в XIX столетии были разработаны соответствующие методики, а в начале XX века Рудольф Мартин (и не только он) свел их в единую систему. В антропологии шикарная унификация: специалисты по всему миру используют одни и те же инструменты и термины. Если я говорю «первый размер по Мартину», любой антрополог поймет, что это длина черепа от глабеллы до опистокраниона. И хотя набор инструментов обычный — скользящий циркуль, малый толщиномер, измерительная лента, — им можно замерить все, что нужно. Причем усложнение методики информации почти не добавляет.

У меня был случай: я делал курсовую по трем черепным крышкам, измеряя их обычными приборами. Потом по ним же провели исследование с лазерами, трехмерным сканированием и миллионами измерений. Выводы были одинаковыми — просто потому, что количество полезной информации ограничено.

Ну что ж, давайте посмотрим, какие методы и направления науки помогают нам узнавать больше о нас самих. 

Датирование 

Антропология — это цифры. Мы собираем базы данных и обрабатываем их статистически: одномерно или многомерно. Если ученый говорит, что было так-то, — значит, так показали цифры. Когда-то можно было выдвигать пегмиоидные или гигантоидные гипотезы. Теперь — исключительно то, что подтверждается данными. Простор для фантазии ограничен. Но важно знать не только форму черепа, но и то, когда этот человек жил. 

Есть соответствующие методы датирования: относительные и абсолютные. В числе первых, например, стратиграфия. Принцип простой: чем глубже слой, тем он древнее, но бывают исключения вроде обратной стратиграфии. И тут нам помогает биология: фауна и флора со временем меняются. Зубы мамонтов, например, позволяют определить их возраст — ранний, средний или поздний.

То же с орудиями: чоппер — древнее, микролит — новее. Ученые давно разработали типологии: по орудиям, керамике, монетам. Но они показывают только нижнюю границу — «не древнее такого-то отрезка». «Поздняя» датировка не сработает: ашельское рубило можно сделать и сегодня. Как раз такое мне подарили на день рождения.

Абсолютные методы дают больше точности. Радиоуглеродный анализ основан на разложении изотопов углерода, но его предел — около 40 тысяч лет. Для более древнего используют другие: калий-аргон, уран-уран, космогенные бериллий и алюминий. Есть палеомагнетизм — смена магнитных полюсов планеты. А еще люминесценция — оптическая и термическая. Принцип тут такой: фотон застревает в кристалле, мы его активируем и считаем, сколько он там лежал.

Погрешность бывает большой, но датировки делают сериями и берут среднее значение. Для Средневековья — это точность до нескольких лет, для древности — до сотен тысяч лет. Есть сложности вроде эффекта резервуара, но это уже детали. Методов много, и физики очень стараются. Сейчас мы достаточно точно представляем, что и когда происходило, хотя уточнения продолжаются.

Палеоклиматология 

Огромное, развесистое направление — по нему можно узнать, в каких условиях все происходило. Есть, например, гранулометрия — метод, основанный на анализе состава почвы. Песок, прошедший через замерзание, оттаивание, нагревание, влажность и засуху, сохраняет следы этих процессов. Все это отражается на структуре песчинок. Смотрим на них и понимаем, какие раньше были климатические условия.

Есть палинология — изучение пыльцы. Если она сохранилась, можно определить, какие растения росли в том месте. Дубы — значит, было тепло. Пальмы — вообще прекрасно. Карликовые березки — а вот тогда, скорее всего, все было плохо.

Так, в Хотелеве во времена неандертальцев климат был примерно такой же, как сейчас в Центральной Якутии, а это Брянская область. В тех же Костенках было не теплее — тоже почти якутский климат.

Дальше идут изотопные методы, их очень много. Пример — анализ африканских местонахождений по типам фотосинтеза растений. Есть С3- и С4-фотосинтез — у деревьев и трав соответственно. У них разная химия, и она по-разному откладывается в почве. Мы берем образец — и по накопленным изотопам можем понять, что там росло: трава или деревья. И даже в общих чертах — какие именно.

Изучаются и кости животных. Смотрим по зубам, какие изотопы накопились, и понимаем, что животное ело. Были это древесные формы или наземные. Так, например, можно выяснить, что местность на 50% состояла из леса, на 50% — из саванны. По другим данным это не всегда может быть очевидно.

Все вместе можно наложить на геохронологическую шкалу — на полмиллиарда лет назад — и получить общую картину климата по эпохам. Где-то значения расходятся: видно полоски, которые немного не совпадают. Но в целом канва ясна — и пазл складывается.

Трасология 

Шикарнейший метод — вернее, целый комплекс. Что особенно приятно, появилась эта наука у нас, в СССР, в Ленинграде, и продолжается теперь уже в Санкт-Петербурге. Там работает специализированная трасологическая лаборатория. Суть в том, что по повреждениям на объектах можно определить, как они использовались. Чаще всего речь идет об орудиях труда. Например, в Шёнингене нашли деревянную палку возрастом 300 тысяч лет. Повреждения на ней — не на кончике, как у копья, а сбоку. Это значит, что палка была не «тыкалкой», а «бросалкой» — чем-то вроде бумеранга. Ею могли сбивать птиц или, может, еще что-нибудь. Груши, конечно, вряд ли — ведь тогда был ледниковый период.

Другой пример — Рипаро ди Фумани в Италии. В слоях с неандертальцами там нашли кости птиц с надрезами в местах крепления крупных красивых перьев. Отсюда вывод: неандертальцы, скорее всего, украшали ими себя. Причем виды птиц не охотничьи, а, например, пустельга или бородач. Они не особо съедобные, но с эффектными черными перьями. И судя по всему, именно такие неандертальцам нравились: такое поведение зафиксировано на двух разных стоянках.

А вот в пещере Кезем в Израиле еще 300 тысяч лет назад у протосапиенсов все было иначе. Им, наоборот, нравились птицы с белыми перьями — лебеди, голуби. Там же анализировали кости животных срезами от орудий и обнаружили, что следы на костях хаотичные, разнородные, как будто их обрабатывало несколько человек. Это значит, что еду делили: один отрезал, передавал другому, тот — следующему. Каждый пользовался своим инструментом, с различной силой, под разным углом. Поведение видно прямо по костям. В более поздних памятниках в том же Леванте такого уже нет — там каждый хватал кусок и ел сам. Так что в Кеземе — настоящий первобытный коммунизм, и по археологии это видно.

В Абри Пейрони (и не только там) нашли костяной инструмент с признаками залащивания. Это лощила, использовавшаяся для мездрения (соскабливания) шкур. Когда снимаешь шкуру, на ней остаются ошметки жира, куски мяса — все это надо удалить. Костяные лощила для этого идеально подходят. А если шкуры обрабатывали так тщательно — скорее всего, речь идет не просто о защите от холода, а о настоящей одежде. Совокупные данные это подтверждают: у неандертальцев одежда была, и мы это знаем благодаря следам на костях.

Трехмерное моделирование 

Из современных методов особенно активно используется именно он. Допустим, находят череп, он весь сплющенный, кривой, косой. Раньше такие вещи разбирали на кусочки и склеивали вручную, на мастику — получался красивый череп. В принципе, я бы и сейчас так делал, но люди стали ленивыми, работать руками не хотят. Всё сканируют и собирают в программе: строится 3D-модель, которую потом уже и измеряют. Более того, можно сделать эндокран — модель внутренней полости черепа. В реальности из сплющенного черепа это крайне трудно, а вот по трехмерной модели — вполне возможно.

Например, в Олдувае нашли Homo habilis, а в Сале и в Томасе — ошметки. Причем из разных мест, слоев, все различно окрашено. Но все это собрали, скомбинировали и получился почти целый череп. Честно говоря, когда из разных черепов лепят один, это так себе метод. Но поскольку датировки близкие и пещеры рядом, получился обобщенный образ — такой питекантроп.

Трехмерное моделирование сейчас широко используется. И у нас в институте в Москве тоже есть люди, которые этим занимаются. Применений у технологии много, и делают с ее помощью уже все подряд.

Рентген и томография 

Из более технических методов — рентген и, на современном уровне, томография. Например, у синжанского человека (Синга) кости свода черепа оказались очень толстыми. Сначала думали, что это примитивная особенность — такой уровень эволюции, а потом сделали рентген и выяснили: такая толщина получилась за счет губчатой ткани. Значит, не примитивность, а заболевание. Конкретно — малярия, при которой губчатый слой увеличивается.

В пещере Окладникова найден девятилетний неандерталец с остеопорозом как у современного человека старше 50 лет. А после 50 возраст уже практически не определяется по костям — это просто «пожилой». Это показатель: радуйтесь, что вы не неандертальцы. 

У неандертальцев средний возраст смерти — строго до 50. Потому что если в девять износ как в пятьдесят, то что можно представить в 40? Максимум люди жили до 40–45 лет. Может, кто-то дотягивал до 50, но это уже с натяжкой. Мне вот исполнилось 46 — я уже пережил всех неандертальцев.

Томография позволяет изучать и более тонкие детали. Например, внутреннее ухо: по улитке и полукружным каналам можно судить, как австралопитеки передвигались — по деревьям или по земле. По улитке определяется диапазон слышимых частот. У Homo heidelbergensis, живших 500 тысяч лет назад, слух был в том же диапазоне, что и человеческая речь. А у шимпанзе в этой зоне провисание. Получается, они слышали речь, а значит, и говорили.

У неандертальца из пещеры Кебара нашли подъязычную кость. Внешне она не особо показательна, по ней мало что можно сказать. Но микротомография продемонстрировала: плотность трабекул — губчатой ткани — такая же, как у говорящего современного человека. Когда мышцы напрягаются, они давят на кость, и трабекулы выстраиваются вдоль линий нагрузки. У неандертальца — те же, что и у нас, у речевых мышц. Значит, он говорил. Не просто издавал звуки, а владел речью практически как мы.

А в Стеркфонтейне (Южная Африка) по бедренным костям сделали анализ и выяснили, что некоторые поздние представители рода Homo были более древесными, чем ранние австралопитеки. Логика ломается: вроде как мы должны были слезать с деревьев, а по факту обратно туда полезли. Это подтверждается и по другим находкам: у Australopithecus sediba и Homo naledi пальцы были сначала выпрямлены, а потом снова изогнулись. Видимо, действительно был откат.

Смотрим на форму фаланг, шейку и головку бедра, плотность компактной кости — и видим, что примерно два миллиона лет назад в Южной Африке кто-то снова полез на деревья и делал это еще как минимум полтора миллиона лет после. То есть эволюция — это не всегда движение только в одну сторону, иногда бывает и наоборот. Почему так произошло, пока непонятно. Но факт остается фактом: более поздние особи — «древесные».

Микроскопия 

Существует куча разновидностей, и каждая дает возможность рассмотреть что-нибудь неожиданное. Один из интереснейших объектов — зубной камень. Когда мы едим, на зубах оседает всякая мелочь. Древние люди их не чистили вовсе, да и у нас, даже при чистке, что-нибудь да остается. А это значит, что зубной камень — настоящий архив.

Например, в пещере Кезем изучали именно его, нашли частицу дыма. Как по мне, это просто невероятное достижение. Представьте: 300 тысяч лет назад над костром поднимался дым — и вот он до сих пор с нами. Хотя, казалось бы, что может быть эфемернее? Взвился, рассеялся — и все. А мы видим его до сих пор, и это не единичный случай. Похожие находки есть и в других местах.

Кроме дыма находят пыльцу сосны, крахмал — то, что ели. Например, нашли чешуйку крыла моли — значит, бабочку съели. Нарочно или случайно — неясно, но это факт. Бывают и споры грибов, в том числе мухоморов, что, скажем так, оставляет простор для предположений. В Сидроне (Испания) нашли древесные фрагменты на зубном камне. Видимо, грызли палки. Там же — крахмал злаков. Так что если кто-то говорит, что наши предки не ели хлеб и придерживались безглютеновой диеты — нет, это не так. Там же найдены остатки ромашки и «тысячи листьев» — это лекарственные растения, а значит, медицина какая-никакая у наших предков все же была. Примитивная, народная, но все же.

Находки в Абри дю Марас (Франция) — отличный пример. 80 тысяч лет назад неандертальцы оставили после себя всякого, и все это было быстро засыпано известковой водой. Благодаря этому сохранилось то, что обычно не остается. Нашли шерсть кролика, споры грибов (включая мухоморы), перья птиц, чешую рыб — окуней, пескарей и других. Обнаружили остатки древесины, обугленной на основании наконечников. Внешне не видно, что к ним была прикреплена рукоятка, но трасология и микроскопия это подтверждают. Причем привязана она была кожей.

И, пожалуй, главное: находки остатков волокон веревок. Одна веревочка была скручена из нескольких, в две стороны — туда и обратно. Трава так сама не закрутится. Даже ставили эксперименты: если высушить траву, она может свернуться в одну сторону, но не в две. А тут было именно сучение. Значит, у неандертальцев были нити и веревки, и они умели их изготавливать.

Печально только то, что при раскопках такие орудия обычно маниакально отмывают от грязи, чтобы посмотреть их форму. А именно в этой массе — множество ценной информации. Да, нужны особенные условия, чтобы все это сохранилось, но попытаться все же стоило бы.

Состав

Можно исследовать и химический состав — он тоже хранит немало информации. Один из самых впечатляющих примеров — стоянка в Ревадиме, Израиль. Около 400 тысяч лет назад там остались кости ископаемого слона и зубила. И на костях, и на орудиях сохранились следы жира. Понятно, что это не куски сала — речь о химических следах, отдельных молекулах органики. То есть питекантропы резали слона, и жир буквально прилип к инструментам. И теперь, через сотни тысяч лет, мы это видим.

Или, например, памятник Бордер (Южная Африка), около 40 тысяч лет назад. Там найдена настоящая система для отравления наконечников: кусок воска, молочай и еще какая-то дрянь, все это перемотано веревкой. Есть палочка для нанесения на наконечник, а сам он — с насечками, чтобы лучше держался яд. И точно такой же набор — до сих пор у бушменов в тех же краях. За 40 тысяч лет технология не изменилась. А зачем менять, если работает? Всем рекомендую. 

В Кёнигсау неандертальцы делали березовый вар. Варили его из коры и приклеивали им наконечники. На одном из фрагментов остался не только след наконечника, но и отпечаток пальца. Это, по сути, первый случай химической технологии. Первое вещество, искусственно полученное человеком. Не керамика, не пластик — а березовый вар.

В Пеж-де-Лазе 50 тысяч лет назад неандертальцы использовали пиролюзит — диоксид марганца, чтобы разжигать огонь. Если его раскрошить, температура воспламенения снижается примерно на 100 градусов. Очень практично.

А в Сибуду, Южная Африка, около 50–60 тысяч лет назад, обнаружено смешение молока и охры. Животноводства тогда, разумеется, еще не было, значит, молоко получили от пойманного животного вроде антиопы. Получался клейкий состав, которым приклеивали наконечники. Все это — задолго до сельского хозяйства, но уже с тонким пониманием свойств веществ.

По химическому составу можно проследить и миграции. Например, в Меланезии изучают изотопный состав обсидиана — это вулканическое стекло, и у каждого вулкана профиль уникален. Если обсидиан найден далеко от источника, можно понять, откуда он прибыл. Так видно, что уже тысячи лет назад люди переносили вулканическое стекло на сотни километров.

Чем ближе к современности, тем понятнее масштабы. Возьмем Калимантан и Новую Британию — если посмотреть на карту, это совсем не рядом. А обсидиан оттуда есть — значит, плавали по морю. Причем 40 тысяч лет назад, по открытому океану, на сотни километров. Камень сам по себе между островами не прыгает и вулканическая бомба его туда тоже не закинет — две тысячи километров не пролетит ни один булыжник.

А вот еще показательный случай — Дольни Вестонице 35. От этого человека остался только обломок бедренной кости — диафиз. По нему видно, что это был очень здоровый мужик, рекордсмен по верхнему палеолиту. Больше — только один человек в Барма-Гранде. А изотопный анализ показал: он питался морской пищей. Всю жизнь. При этом найден он в Дольни Вестонице. Если посмотреть на карту, до ближайшего моря далеко, да еще и Альпы между морем и этой стоянкой. Севернее уже не пройдешь, там лед. Получается, он родился где-то на морском побережье и прошел всю тогдашнюю Ойкумену, дошел до края земли, где уже был ледник, и там умер. Для меня это один из наиболее впечатляющих примеров. Самый великий путешественник всех времен и народов. И мы о нем знаем только потому, что сделали изотопный анализ.

Можно изучать и другие химические составы. Например, по изотопам стронция удалось определить патрилокальность у австралопитеков и парантропов. Смотрим: все самцы где родились, там и питались, а самки, наоборот, переходили с места на место. Та же картина у шимпанзе и горилл.

Если перевести это на современное человечество, получается знакомый сценарий: невесту приводят в дом жениха, а не наоборот. Хотя есть представление, что именно мужчины осваивают новые территории, на деле — на уровне отдельной группы — все наоборот: женщины приходят в новый дом. И это имеет далеко идущие последствия для устройства общества и развития цивилизации. 

Другой яркий пример — стоматология эпохи палеолита. В Рипаро Виллабруна и Рипаро Фредиан (Северная Италия) при помощи газовой массовой спектрометрии и электронной микроскопии обнаружили следы вмешательства в эмаль зубов. Была кариозная полость, и ее выскоблили кремниевым инструментом. В Виллабруна сделали пломбу из воска, в Фредиане — из природной смолы. То есть 14–12 тысяч лет назад люди уже лечили зубы и ставили пломбы. Да, технология была примитивной (я не советую повторять это дома с кремнем), но это работало. И это один из немногих зафиксированных примеров медицины в доисторическое время. Всего таких примеров около пяти.

Определение возраста 

Определять возраст можно самыми разными способами. Самое простое — по скелету, это вам любой антрополог скажет. Но бывают случаи, где нужны более тонкие методы. Например, в Кремс-Вахтберге (Австрия) нашли два погребения возрастом 27 тысяч лет. Одно — одиночное, с младенцем. А второе — двойное, с двумя детьми. По скелету невозможно было понять ни пол, ни степень родства. Но ДНК-анализ показал: это близнецы-мальчики.

Дальше пошли глубже — гистология и изотопный анализ зубной эмали. Она у ребенка формируется по слоям, еще до прорезывания зубов — по сути, по одному слою в день. Это позволяет определить, что происходило с ребенком буквально с точностью до дня. Оказалось, один из близнецов умер сразу при рождении — его и похоронили первым. А второй прожил еще 50 дней, после чего его захоронили туда же. По самому погребению это не прослеживается — только по микроструктуре эмали.

Дальше, конечно, можно размышлять об отношении к детям, к близнецам, об обрядах, о заботе и ритуалах. Но главное здесь — техническая сторона. Эти данные удалось получить только благодаря молекулярному анализу эмали.

Палеодиетология 

С ее помощью можно понять, чем питались древние люди и как это отражалось на их организме. Один из способов — микроскопия: по степени стертости зубов можно определить тип пищи. Например, у Djebelemur выяснили, что он был насекомоядным — характерная форма и изношенность зубов. В Брокен Хилле обнаружена сильная источенность зубов, сопровождаемая кариесом. Судя по всему, человек ел корневища или клубни прямо с землей — отсюда и результат.

Есть изотопный, микроэлементный и ДНК-анализы. Они показывают, что неандертальцы были суперхищниками, по уровню потребления мяса сравнимыми с пещерными львами, а иногда и выше. То же самое касается ранних кроманьонцев. Если верить изотопам, они могли питаться даже плотнее, чем львы. А это, в общем-то, предел: лев ничего, кроме мяса, не ест. Разве что самого льва съесть — чем, похоже, предки и занимались.

В то же время бывают исключения. У мальчика из Сунгира обнаружен дефицит цинка. У других обитателей стоянки все в порядке — типичная диета охотников на северного оленя. А у него — нет. Возможно, он не ел мясо, но почему — вопрос открытый. То ли был болен, то ли ограничение в еде было частью обряда инициации. Некоторые данные на это намекают. Правда, в итоге его убили ударом копья в живот и похоронили, но это уже другая история.

В Ираке, в Шанидаре, в зубном камне нашли 42% крахмала и зерен ячменя, причем вареного. Вывод: неандертальцы умели варить кашу. Каким образом — точно неизвестно, но есть гипотеза: кидали раскаленные камни в мешок из шкур с водой. Так или иначе, но варили. Так что, несмотря на статус хищников, гарниром не пренебрегали.

Данные по ДНК на зубах тоже многое говорят. В Сидроне, например, у неандертальцев обнаружили следы грибов, бактерий, всякой микрофлоры, а вот ДНК копытных животных не нашли. То есть мясо они в тот период не ели. Возможно, не по доброй воле. У самих неандертальцев кости порезаны, как при разделке туш. А у соседей были те же проблемы — и они их, по-видимому, решили. Так мы получаем отличные скелеты и массу материала для исследований.

Там же, в Сидроне, нашли следы ДНК тополя — а это не просто дерево. В его коре содержится салициловая кислота — тот же аспирин. Значит, ели его не просто так. Но главным тут было — не переборщить с дозировкой.

Палеогенетика 

Одна из самых стремительно развивающихся дисциплин. Только в прошлом году за исследования в этой области дали Нобелевскую премию. Сейчас она раскрывается в полную силу. Благодаря ей, например, был открыт совершенно новый вид людей — денисовцы. Раньше их знали лишь по разрозненным фрагментам — зубам, обломкам костей. Внешне о денисовцах невозможно было сказать ничего определенного. А когда сделали ДНК-анализ, выяснилось: это не неандертальцы и не сапиенсы, а кто-то третий. Так и появился термин «денисовцы».

Особенный пример — крошечная косточка Денисова-11. Внешне — обычная щепочка. Даже неясно, что она человеческая. Но ДНК-анализ показал, что это метис первого поколения: отец — денисовец, мать — неандерталка. Гистология тут бессильна, визуально — ничего, но ДНК раскрывает все. Денисова пещера вообще уникальна: кости почти не сохранились, зато ДНК — идеальная. А бывает и наоборот — кости в идеале, а ДНК нет. Как повезет.

Палеогенетика позволяет проследить, как общались разные виды древних людей. Раньше это представляли как простую схему, но теперь все усложнилось: было много скрещиваний — в разные стороны, с различными группами. У всех современных людей есть около 2,5% неандертальской ДНК. У некоторых групп, например папуасов или аборигенов Филиппин, — до 5% денисовской. У последних была примесь неандертальцев, у них, в свою очередь, примесь сапиенсов. Причем это были разные популяции: европейские, азиатские, неизвестные. Все перемешано.

Кроме того, у сапиенсов обнаруживаются примеси от каких-то еще более древних и неизвестных групп. Они сделали вклад в ДНК и денисовцев, и африканских сапиенсов. Кто это — никто пока не знает. Известно только, что они были.

Иногда неожиданные источники дают важную информацию. Например, ДНК вшей. Исследование показало, что платяная и головная вши разошлись около 72 тысяч лет назад. Это примерно то время, когда в холодных регионах жили только неандертальцы. Сапиенсы оставались в тропиках, где одежда была не нужна — максимум бусы. Значит, когда сапиенсы пришли в холодные широты, они заимствовали одежду у неандертальцев. И вместе с ней — платяную вошь. Бесплатное приложение, которое мы получили, и до сих пор с ним живем.

Казалось бы, мелочь — вши. Но именно через такие косвенные данные можно восстановить историю происхождения одежды. А если объединить это с трасологией — следами на лощилах, орудиями, иголками, мездрением шкур — картина становится еще четче.

Палеопротеомика 

На самом пике современных исследований — палеопротеомика. Это изучение протеома, то есть набора белков, которые можно выделить из древних образцов. Белки исследовать сложнее, чем гены. ДНК менее устойчива, но, парадоксальным образом, чаще лучше сохраняется. Белки могут лежать дольше, но молекулы у них сложнее, развесистее, и важна еще трехмерная структура. Все это вовсе не упрощает анализ.

Тем не менее, например, в Арси-сюр-Кюр удалось доказать, что найденные фрагменты принадлежат неандертальцам — по белковому составу. Внешне — просто обломки, по которым и не поймешь, человек это или нет. Но протеом оказался неандертальским. А так как датировка около 30 тысяч лет, да еще и культура Шательперрон, из этого делаются большие выводы: когда пришли сапиенсы, как взаимодействовали и что происходило на границе эпох.

В Китае нашли нижнюю челюсть, ДНК сначала выделить не удалось. Но анализ белков показал: это денисовец. Причем в самой Денисовой пещере белки не сохранились — только ДНК. Но белки кодируются генами, и мы можем по ДНК понять, каким должен быть белок. Сравниваем — и находим совпадение. Позже, кстати, ДНК удалось выделить не из кости, а из почвы Байшия. Просто из земли, где, условно говоря, денисовец прошел, почесался, вдохнул, чихнул — и вот уже в почве осталась его ДНК. Это уже уровень: человек ушел, а информация — вот она. Теперь мы точно знаем, что денисовцы были не только на Алтае, но и в Тибете. Байшия — это Китай, и ареал этих древних людей сильно расширился.

При всех этих достижениях, заметьте, я ничего не сказал про искусственный интеллект. Все дело в том, что в биологии, а особенно в антропологии, ИИ пока себя не проявил. Он или еще не знает, как применяться, или просто не нужен. Все попытки его использования дают скорее шум, чем пользу. На выходе получается что-то наукообразное, но с большими погрешностями, которые потом еще надо разбирать вручную. Даже сводки научных материалов ИИ не умеет делать нормально. Он составляет красивые подборки, но статьи придумывает сам. С авторами, названиями — все как надо, только их не существует. Это не просто баг, а загрязнение информации. Уже сейчас люди жалуются: попросили ИИ подобрать список публикаций, а он выдал липу. И в будущем это будет еще серьезнее: придется тратить ресурсы не на анализ, а на проверку, что вообще реально, а что нет.

Что ж, на этом все. Если есть вопросы или просто хочется обсудить прочитанное, велком в комментарии.